Епископы Герос и Лазарь подали обвинительную записку против Пелагия,

однако сами не смогли присутствовать на Соборе

1. 2. Итак, [на заседании] были зачитаны [1] предъявленные Пелагию в качестве обвинений [высказывания], взятые из той [обвинительной] записки [2], которую подали наши святые братья и сослужители в епископстве Герос и Лазарь [3]; сами они не смогли присутствовать [на Соборе] по причине тяжелой болезни одного из них, как позже мы узнали из надежных источников.

Первое высказывание Пелагия:

человек может быть без греха, если он обладает знанием закона

Первое из этих [зачитанных высказываний Пелагия] — что он написал в своей книге [4]: (1) [5] «Никто не может быть без греха, если он не обладает знанием закона» [6]. Когда это было прочитано, Собор спросил: «Ты ли высказал это, Пелагий?», и он ответил: (1a) «Хотя я и сказал это, но не в том смысле, в каком это понимают они [7]. Я не сказал, что тот, кто обладает знанием закона, не может согрешить, но [хотел сказать], что знание закона помогает ему не грешить, как написано: Он [8] дал им закон в помощь [9]». Выслушав это, Собор сказал: «Эти слова Пелагия не чужды Церкви».

Комментарий Августина к первому высказыванию:

разница между словами Пелагия в книге и его ответом на Соборе

Разумеется, не чуждо [Церкви] то, что Пелагий ответил; однако звучит как чуждое то, что было предъявлено из его книги. Но епископы, будучи греками и слушая эти слова [из книги] при помощи переводчика [10], не позаботились исследовать это; они обратили внимание только на то, что он сказал о своем образе мыслей в ходе исследования, но не на то, какими словами было высказано это самое положение, когда оно было записано в его книге.

Продолжение комментария Августина к первому высказыванию:

знание закона может помогать человеку,

но оно не является чем-то обязательным для всех и не делает людей безгрешными

1. 3. Однако одно дело — [говорить, что] знание закона [11] помогает человеку не грешить, а другое дело — [говорить], что никто не может быть без греха, если он не обладает знанием закона. Ведь мы, например, можем заметить, что на току молотят и без молотильных волоков, однако [эти приспособления] помогают, если имеются в наличии; дети могут ходить в школу и без педагогов, однако помощь педагогов при этом не лишена пользы; многие и без врачей выздоравливают от болезней, однако очевидны случаи помощи, оказываемой врачами; люди могут жить и без хлеба благодаря другой пище, однако никто не станет отрицать большую ценность помощи, происходящей от хлеба; есть и многое другое [подобное], о чем легко вспомнит размышляющий, даже если мы об этом умолчим. Все это, конечно, убеждает нас в том, что существуют два рода помощи. Ведь [вспомогательные средства] первого рода — такие, без которых не может быть совершено то, достижению чего они помогают: никто не занимается мореплаванием без корабля, никто не говорит без голоса, никто не ходит без ног, никто не видит без света, и прочее того же рода; сюда относится и то, что никто не живет праведно без благодати Бога. А вспомогательные средства второго рода оказывают нам помощь таким образом, что то [дело], для которого они нам требуются, может совершиться и каким-то иным способом, если они отсутствуют; таковы те [средства], о которых я уже упомянул [раньше]: молотильные волоки для молотьбы колосьев, педагог для сопровождения ребенка, изготовленное человеческим искусством лекарство для получения здоровья, и прочее подобное. Итак, следует спросить, к какому из этих двух родов относится знание закона, то есть, каким именно образом оно помогает не грешить? Если таким образом, что без знания закона вообще невозможно добиться [того, чтобы не грешить], — в этом случае Пелагий не только ответил истину на суде, но и написал истину в книге. А если таким образом, что это знание, если наличествует, действительно помогает, однако если оно будет отсутствовать, тогда то, достижению чего оно помогает, может совершиться и иным способом, — в этом случае Пелагий, хотя и сказал на суде истину, которая заслуженно понравилось епископам, — а именно, что знание закона помогает человеку не грешить, — однако вовсе не истину он написал в книге, — а именно, что человек не может быть без греха, если он не обладает знанием закона. Судьи, не владеющие латинской речью, оставили это без обсуждения; они удовлетворились исповеданием того, кто защищал [свое] дело. [Так случилось] главным образом по той причине, что [там] не присутствовал никто из относящихся к противоположной стороне; такой человек мог бы побудить переводчика, чтобы тот в своем объяснении раскрыл смысл слов книги Пелагия, и [тем самым] показать, что братья [12] не зря пришли в возмущение. Ведь сведущих в законе людей очень мало, а множество рассеянных повсюду членов Христовых [13] неопытно в познании глубочайшего и многосложного закона, однако [этих людей] украшают благочестие простой веры, самая твердая надежда и искренняя любовь; наделенное этими дарами по благодати Бога [14], множество [верных] твердо уповает на то, что оно может очиститься от грехов через Иисуса Христа, нашего Господа [15].

Продолжение комментария Августина к первому высказыванию:

хотя выражение «знание закона» может указывать на знание истин веры,

все же, как показывает пример младенцев,

даже знание вероучения не является необходимым условием спасения

2. 4. Пелагий, быть может, ответил бы на это, что он, говоря о знании закона, без которого человек не может быть свободен от грехов, подразумевал то знание, которое преподается неофитам и младенцам во Христе посредством наставления в вере, а также то знание, которое получают готовящиеся к крещению при оглашении, когда они знакомятся с Символом [веры]. Однако, когда говорится, что кто-то имеет знание закона, обычно подразумеваются вовсе не эти [только что названные] знания, а то знание, в соответствии с которым люди называются сведущими и опытными в законе. И все же, если бы Пелагий назвал знанием закона эти слова, которые немногочисленны [16], но имеют большое значение и по обычаю всех Церквей в точности сообщаются готовящимся к крещению; если бы он стал утверждать, что, сказав: «Нет никого без греха, кроме того, кто обладает знанием закона», он подразумевал то знание, которое по необходимости преподается верующим еще до того, как они приступят к самому отпущению грехов, — даже и в этом случае его обступило бы бесчисленное множество крещеных младенцев, не спорящих с ним, но криком обличающих его; они воззвали бы [к нему] не словами, но самой истиной [собственной] невинности: «Что это значит? Что это значит? К чему ты написал, что никто не может быть без греха, если он не обладает знанием закона? Вот мы, большое стадо агнцев, пребываем без греха, однако не обладаем знанием закона!». Разве, даже оставаясь сами молчащими, они по меньшей мере не заставили бы Пелагия замолчать? Быть может, они заставили бы его также признать, что он либо теперь исправил [17] это свое превратное мнение, либо в действительности и раньше думал именно то, что сказал теперь на церковном расследовании, но поместил [в свое сочинение] необдуманные слова этого своего мнения, — и поэтому его веру надлежит одобрить, а книгу — исправить. Ведь, как написано, бывает тот, кто спотыкается языком, но не сердцем [18]. Если Пелагий так сказал или если он так скажет, то кто с легкостью не извинит его за слова, написанные без должной осмотрительности и чрезмерно небрежно, тем более что он не защищает то мнение, которое содержат эти слова, но [лишь] называет его своим, о чем свидетельствует и сама истина? Именно так, надо полагать, подумали и благочестивые судьи, если только благодаря точному переводу они смогли достаточно хорошо понять то, что написано в книге Пелагия на латыни [19]; в то время как его ответ, произнесенный греческой речью и потому с легкостью ими понятый, они сочли не чуждым Церкви. Но теперь рассмотрим и прочее.

Второе высказывание Пелагия:

сила и значение свободной воли человека

3. 5. Итак, епископский Собор продолжил и сказал: «Пусть будет прочитана и другая глава». И было прочитано, что в той же своей книге Пелагий поместил [слова]: (2) «Все [люди] руководствуются собственной волей». Когда это было прочитано, Пелагий ответил: (2a) «Я сказал это для защиты свободного решения [воли] [20], которому помогает Бог, если оно избирает доброе; а грешащий человек сам имеет вину, как бы по [собственному] свободному решению». Выслушав его, епископы сказали: «И это не чуждо церковному учению».

Комментарий Августина ко второму высказыванию:

ответ Пелагия на Соборе правильный,

однако его слова в книге можно понять в том смысле,

что Бог вообще не руководит людьми

Ведь кто осудит [указание на] свободное решение, или кто станет отрицать [его], если вместе с ним проповедуется помощь Бога? Поэтому высказывание отвечающего заслуженно понравилось епископам. Однако то, что помещено в книге Пелагия, [а именно]: «Все [люди] руководствуются собственной волей», без всякого сомнения, должно было возмутить братьев [21], которые знали, что эти [люди] [22] обычно направляют свои рассуждения против благодати Бога. Ведь слова: «Все [люди] руководствуются собственной волей», сказаны таким образом, как если бы Бог никем не руководил, и тогда зря написано: Спаси Твой народ и благослови Твое наследие, и руководи ими, и вознеси их до века [23], чтобы они не остались, если будут руководствоваться собственной волей без Бога, словно овцы, не имеющие пастуха [24], — пусть не случится такого с нами!

Продолжение комментария Августина ко второму высказыванию:

Бог воздействует на свободную волю человека

В самом деле, претерпевать воздействие [25] — это нечто большее, чем быть руководимым, — ведь тот, кем руководят, делает что-то сам, и для того им и руководят [26], чтобы он правильно это делал; а в отношении того, на кого воздействуют, с трудом можно подумать, что он сам нечто делает. Однако же благодать Спасителя предоставляет нашим волениям столь великий дар, что апостол, не сомневаясь, говорит: Те, на кого воздействует Дух Божий, — они суть сыны Бога [27]. Так что свободная воля в нас не может сделать ничего лучше, чем предать саму себя для воздействия Тому, Кто не может действовать дурно; и когда она совершит это, пусть не сомневается, что совершить это ей помог Тот, Кому говорится в псалме: Мой Бог, Его милосердие предварит меня [28].

Продолжение комментария Августина ко второму высказыванию:

библейские цитаты, говорящие о том, что Бог руководит верующими

3. 6. Кроме того, в той книге, в которой Пелагий написал эти главы, он к этому положению, говорящему: «Все [люди] руководствуются собственной волей, и каждый [человек] предоставлен своему [собственному] желанию [29]», прибавляет нечто о свидетельстве Писания [30]. А [в действительности] из этого [свидетельства Писания] [31] достаточно ясно, что человеку не следует вверять себя самому себе для руководства. Ведь именно об этом говорится в [книге] Премудрости Соломона: И я человек смертный, подобный всем, из рода того земного [человека], который был вылеплен первым [32], и прочее, вплоть до конца этого отрывка, где мы читаем: Итак, один для всех вход в жизнь и одинаковый исход. Поэтому я помолился [33], и мне был дан разум; я призвал, и на меня сошел дух премудрости [34]. Разве из этого не выявляется яснее света, каким именно образом [поступил Соломон]? Поразмыслив о несчастьях человеческой бренности, он не дерзнул вверить себя самому себе для руководства, но он помолился, и ему был дан разум, — тот, о котором апостол говорит: Мы же имеем разум Господа [35]; он призвал, и на него сошел дух премудрости. Ведь именно этим Духом [Божиим], а не силами собственной воли руководимы те, кто суть сыны Бога; именно этот Дух воздействует на них [36].

Продолжение комментария Августина ко второму высказыванию:

приводимую Пелагием для доказательства свободы человека цитату следует понимать в том смысле, что человек может сам избрать зло,

однако для избрания добра ему требуется поддержка благодати

3. 7. Но рассмотрим и те [слова] из псалма, которые Пелагий поместил в той же «Книге глав», будто бы как доказательство того, что «все [люди] руководствуются собственной волей»: Он полюбил проклятие, и оно пришло на него; он не захотел благословения, и оно удалилось от него [37]. Кто не знает, что порок в этом случае относится не к природе [в том ее состоянии], какой ее создал Бог, а к человеческой воле, которая отступила от Бога? И все же, даже если бы он не полюбил проклятия и захотел благословения, но при этом отказался бы от того, чтобы его воле помогала в этом Божественная благодать, тогда он, неблагодарный и нечестивый, был бы предоставлен самому себе для руководства, чтобы, погибнув без Бога как Управителя, он посредством наказаний на собственном опыте удостоверился в том, что он не смог руководить сам собой. Это так и в отношении другого свидетельства, которое Пелагий приводит под тем же заголовком в той же [своей] книге: Он предложил тебе воду и огонь, протяни свою руку, к чему хочешь; перед человеком добро и зло, жизнь и смерть, что ему угодно, то будет ему дано [38]. Очевидно, что если человек тянет руку к огню, если ему нравятся зло и смерть, то это совершает воля человека. Но если он любит добро и жизнь, то это делает не только [одна] воля, но она получает Божественную помощь. Ведь глазу достаточно самого себя, чтобы не видеть, то есть для пребывания во тьме; но для того, чтобы видеть, ему недостаточно собственного света, если ему не подана извне помощь более яркого света. Ни в коем случае не предоставлены своему [собственному] желанию, чтобы [из-за этого] погибнуть, те, кто призваны по намерению [Бога], кого Он предузнал и предопределил, чтобы они были подобны образу Его Сына [39]. Ведь это претерпевают [другие, а именно], сосуды гнева, которые готовы к погибели [40]; на их примере, пользуясь этой их погибелью, Бог делает известным богатство Своей славы в сосудах Своего милосердия [41]. И потому, когда [псалмопевец] сказал: Мой Бог, Его милосердие предварит меня, он сразу же добавил: Мой Бог покажет это мне на [42] моих врагах [43]. Итак, с этими [врагами] случается то, о чем написано: Бог предал их желаниям их сердец [44]; но этого не случается с предопределенными, которыми руководит Дух Бога, поскольку не напрасно взывает их голос: Не предай меня, Господь, грешнику из-за желания [45] моего [46]. Поэтому [Богу] молились [47] даже об искоренении [48] самих этих желаний, в соответствии со сказанным: Удали от меня вожделения чрева, и пусть не охватит меня желание совокупления [49]. Это Бог предоставляет тем, кем Он руководит, как [Своими] подданными, но не тем, кто считают, что они способны быть руководимы сами собой; не тем, кто, имея слишком самоуверенную шею [50], считают чем-то недостойным, чтобы Бог был Управителем их собственной воли.

Продолжение комментария Августина ко второму высказыванию:

сам Пелагий был вынужден упомянуть о помощи Бога;

именно это одобрили епископы

3. 8. Если все это так, то разве могли не возмутиться сыны Бога [51], — которые это знают, которые благодарны за то, что Дух Божий руководит ими и воздействует на них, — когда они услышали или прочитали написанное Пелагием, что «все [люди] руководствуются собственной волей, и каждый [человек] предоставлен своему [собственному] желанию»? Да и сам Пелагий, когда был спрошен епископами, осознал, насколько дурно звучат эти слова, и ответил, что он сказал это «для защиты свободного решения [воли]», сразу же добавив, что этому решению «помогает Бог, если оно избирает доброе; а грешащий человек сам имеет вину, как бы по [собственному] свободному решению». И благочестивые судьи, одобрив это последнее высказывание, не пожелали рассматривать и исследовать, поместил ли Пелагий в свою книгу [прочитанные] слова по чрезмерной беспечности, или в каком смысле он их употребил. Они сочли достаточным, когда он исповедал наличие [у человека] свободного решения таким образом, что Бог помогает избирающему доброе, а грешащий сам имеет вину, поскольку ему достаточно для этого собственной воли. Итак, Бог руководит теми, кому Он помогает, когда они избирают [любое] благо; и они сами благополучно руководят тем, чем руководят, поскольку ими руководит благой [Бог] [52].

Третье высказывание Пелагия:

все грешники будут осуждены на Страшном Суде

3. 9. Также было зачитано, что Пелагий поместил в своей книге [такие слова]: (3) «В день суда нечестивые и грешники не подлежат помилованию, но надлежит, чтобы они были сжигаемы в вечном огне». Это высказывание по той причине возмутило братьев [53], решивших включить его в число обвинений, что [здесь] сказано так, как будто все грешники должны быть подвергнуты вечному наказанию, не исключая даже тех, кто имели своим основанием Христа [54], хотя и строили на нем из дерева, сены и соломы [55]; о таких апостол говорит: Если у кого дело сгорит, он потерпит ущерб, но сам будет спасен, однако как бы через огонь [56]. Пелагий ответил [судьям], что (3a) он сказал эти слова в согласии с Евангелием, где о грешниках говорится: Они пойдут в вечное мучение, а праведники — в вечную жизнь [57].

Комментарий Августина к третьему высказыванию:

Собор одобрил ответ Пелагия, поняв его в евангельском смысле,

а не как отрицание слов апостола Павла о спасении «через огонь»;

Собор также осудил оригенистское учение о спасении вообще всех грешников

Это изречение Евангелия и Господа, конечно же, никоим образом не могло вызвать недовольство христианских судей, так как они не знали, что именно возмутило в приведенных словах из книги Пелагия [наших] братьев, которые часто слышали рассуждения [об этом] самого Пелагия или его учеников. Поскольку [на суде] отсутствовали эти братья, подавшие [обвинительную] записку против Пелагия святому епископу Евлогию [58], никто не настоял на том, чтобы Пелагий в некой особой оговорке отличил грешников, которым надлежит быть спасенными через огонь [59], от грешников, которым надлежит быть подвергнутыми вечному мучению. А благодаря этому судьи могли бы понять, почему [зачитанное высказывание] было предложено как обвинение, и если бы Пелагий отказался сделать такое различение, то он был бы заслуженно осужден.

3. 10. Когда Пелагий добавил: (3ab) «И если кто верует иначе — он оригенист», то судьи [благосклонно] приняли эти слова, потому что Церковь действительно вполне правомерно проклинает это [60] в учении Оригена. А именно, [Церковь отвергает мнение], что даже те, кого Господь называет подлежащими вечному мучению, и даже сам диавол с его ангелами, по прошествии некоторого времени, хотя бы и довольно продолжительного, сделавшись очищенными, будут освобождены от наказаний и присоединятся к святым, царствующим с Господом в блаженном сообществе. Итак, Собор сказал об этих [ответах Пелагия], что «это не чуждо Церкви», — однако не в смысле Пелагия, а в смысле Евангелия, [а именно], что вечным огнем будут сжигаемы те нечестивые и грешники, которых Евангелие осуждает как подлежащих этому мучению, и что мыслит отвратительно, соглашаясь с Оригеном, всякий, кто заявляет, будто может когда-либо закончиться это их мучение, которое Господь назвал вечным. А по поводу тех грешников, о которых апостол говорит, что, когда их дело сгорит, они сами будут спасены как бы через огонь, судьи не вынесли никакого решения, поскольку Пелагию не было предъявлено никакого относящегося к этим [грешникам] очевидного [для судей] обвинения. И потому Пелагий вполне уместно называет оригенистом того, кто утверждает, будто нечестивые и грешники, которых истина осуждает на вечное мучение, когда-нибудь могут быть от этого освобождены; но, с другой стороны, что касается того, кто считает, будто никакой грешник не достоин милосердия в день суда, — пусть Пелагий употребит по отношению к таковому какое хочет имя, однако пусть он поймет, что и это заблуждение не принимается церковной истиной, ведь суд без милосердия будет для того, кто не проявил милосердия [61].

Продолжение комментария Августина к третьему высказыванию:

дополнительное рассуждение о том, каким образом совершится Страшный Суд

3. 11. А каким образом совершится этот [последний] суд — это сложно понять из Священного Писания, поскольку там многими способами обозначается то, что [в действительности] произойдет [только] одним способом. Ведь иногда Господь говорит, порицая тех, кого Он не принимает в Свое Царство, что Он закроет для них двери, и когда они станут взывать и говорить: Отвори нам, во имя Твое мы ели и пили, и прочее, что, как написано, они говорят [62], — тогда Он ответит им: Я не знаю вас, делающие беззаконие [63]. Иногда Он упоминает о Себе как о Том, Кто повелит, чтобы [враги], не желавшие Его царствования [над ними], были приведены к Нему и убиты перед Ним [64]. Иногда Он говорит, что придет со Своими ангелами в Своем величии, и соберутся перед Ним все народы, и Он разделит их: одних Он поставит справа, — тех, кого Он предназначит для вечной жизни, вспомнив их добрые дела; других [поместит] слева, — тех, кого, вменив им в вину скудность [в них] добра, Он осудит на вечный огонь [65]. Иногда Он повелевает, чтобы был брошен во внешнюю тьму со связанными руками и ногами негодный и ленивый раб, который не пожелал употребить [для прибыли] Его деньги [66], а также человек, оказавшийся на пиру, но не имеющий брачной одежды [67]. Иногда Он, приняв пять разумных дев, затворяет дверь перед другими пятью глупыми девами [68]. Все это, — и если есть еще что-то другое [похожее], не приходящее сейчас на ум, — говорится о грядущем суде, который, разумеется, будет совершен не над одним или над пятью, а над многими. Ведь если бы был только одним тот, кого Господь повелел бросить с пира во внешнюю тьму, поскольку он не имел брачной одежды, сразу после этого не было бы сказано: Потому что много званных, но мало избранных [69]; [если бы он был одним], то скорее оказалось бы, что многие остались в доме, после того как один был изгнан и осужден. Но слишком долго будет сейчас рассуждать обо всем этом в той мере, в какой это было бы достаточно [для разъяснения]. Однако я могу сказать кратко, не нанося ущерба [70] (как обычно говорят при денежных расчетах) [будущему] более удачному обсуждению [этого]: в Священном Писании обозначается многими способами некий один способ суда, который недоступен нашему исследованию, хотя [мы знаем, что] при распределении наград и наказаний [всегда] соблюдается различие заслуг [71]. А для того дела, которым мы сейчас заняты, достаточно следующего: если бы Пелагий сказал, что вообще все без исключения грешники подлежат наказанию вечным огнем и вечным мучением, то всякий, кто одобрил бы это суждение, прежде всего вынес бы приговор самому себе, — ведь кто похвалится, что он чист от грехов [72]? Но поскольку Пелагий не сказал ни «все», ни «некоторые», но выразился неопределенно, ответив, что он сказал это «в смысле Евангелия», то истинное мнение подтверждено епископским судом. Однако все еще не выяснено, не думал ли Пелагий чего-то другого; не будет дерзостью [73] исследовать это [74] даже после вынесенного епископами суждения.

Четвертое высказывание Пелагия:

не следует мыслить зла

4. 12. Против Пелагия также было выдвинуто обвинение, будто он написал в своей книге: (4) «Зло даже не приходит в мысли». А он ответил [на это]: (4a) «Это мы выразили не так, а сказали, что христианин должен прилагать усердие к тому, чтобы не мыслить зла». Это высказывание епископы одобрили, как и подобало. Ведь кто будет сомневаться в том, что не следует мыслить зла?

Комментарий Августина к четвертому высказыванию:

различие текста в книге Пелагия и в обвинительной записке;

разные смыслы выражения «мыслить зло»: зло может быть в мыслях даже у праведного человека, поскольку греховно не знание о зле, а согласие со злом

Действительно, в книге Пелагия рядом со словом «зло» можно прочесть более осторожное [выражение]: «Не следует даже мыслить» [75]. Такое [выражение] обычно понимается вот в каком смысле: зло не должно даже быть мыслимо. Если кто-то станет отрицать это, то что другое он скажет, если не то, что следует мыслить зло? Но если бы это было истинно, то в похвале любви [76] не было бы сказано: Не мыслит зла [77]. Однако то, что [зло] появляется в мыслях святых и праведных, можно утверждать без какого-либо нечестия [78], поскольку мышлением о чем-то обычно называется также тот случай, когда нечто приходит на ум, даже если далее не следует согласия с этим. А то мышление [о зле], которое влечет за собой вину и заслуженно запрещается, не лишено согласия [со злом]. Могло оказаться, что использовали содержавшую ошибку рукопись те [79], кто решили предъявить Пелагию обвинение в том, будто он сказал: «Зло даже не приходит в мысли» [80]. Это означает, что праведным и святым даже не приходит на ум то, что относится к злу. Такое высказывание выглядит вполне нелепым: ведь когда мы порицаем разные виды зла, мы не сможем выразить их в словах, если не помыслим их. Но, как мы сказали, порождающим вину называется [только] такое мышление зла, которое влечет за собой согласие [со злом].

Пятое высказывание Пелагия:

Царство Небесное было обещано в Ветхом Завете

5. 13. Итак, когда судьи одобрили и этот ответ Пелагия, было прочитано другое [высказывание], которое он написал в своей книге: (5) «Царство Небесное было обещано также в Ветхом Завете». Пелагий [ответил] на это: (5а) «Это можно доказать Писанием, а еретики это отрицают, нанося оскорбление Ветхому Завету. Я же сказал это, следуя авторитету Писания, поскольку в [книге] пророка Даниила написано: И святые примут Царство Всевышнего [81]». Приняв этот ответ Пелагия, Собор сказал: «И это не чуждо церковной вере».

Комментарий Августина к пятому высказыванию:

наименование «Ветхий Завет» имеет два смысла; оно указывает на договор Бога с Израилем или на совокупность ветхозаветных священных книг

5. 14. Итак, неужели без причины возмутили эти слова наших братьев [82], включивших среди прочего также и их в число обвинений? Разумеется, это не так. Наименование «Ветхий Завет» обычно высказывается двумя способами: первым способом в соответствии с авторитетом Божественного Писания [83], а вторым способом в соответствии с широко распространенным в народе обычаем речи. Ведь апостол Павел говорит [в послании] к Галатам: Скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слышали закон? Ведь написано, что Авраам имел двух сыновей, одного от рабыни, а другого от свободной. Здесь содержится иносказание. Ведь это два завета: один рождающий для рабства, и это Агарь. [Агарь] означает гору Синай в Аравии, которая связана с нынешним Иерусалимом, потому что он в рабстве со своими детьми. А вышний Иерусалим свободен, он — наша мать [84]. Итак, если Ветхий Завет относится к рабству, — по этой причине также сказано: Выгони эту рабыню и ее сына, ведь не будет наследником сын рабыни вместе с моим сыном Исааком [85], — а Царство Небесное относится к свободе, то каким же образом Царство Небесное относится также и к Ветхому Завету? Но, как я уже сказал, мы привыкли говорить и таким образом, что называем наименованием «Ветхий Завет» также все писания закона и пророков, которые были предоставлены [людям] до пришествия Господа и скрепляются каноническим авторитетом. И кто, если он хотя бы поверхностно изучил церковные писания, не знает того, что и в этих писаниях [Ветхого Завета] могло быть обещано Царство Небесное точно так же, как в том Новом Завете, к которому относится Царство Небесное? Ведь в этих писаниях действительно вполне открыто сказано: Вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, — не тот завет, который Я предложил их отцам в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египта [86]. В самом деле, это [предложение ветхого завета] произошло на горе Синай; и тогда еще не был [рожден] пророк Даниил, который сказал: Святые примут Царство Всевышнего [87]. Итак, в своих словах он пророчествовал о награде не Ветхого Завета, а Нового Завета. Точно так же те же пророки несомненно предвозвестили то, что придет Сам Христос, Кровью Которого освящен Новый Завет. Служителями этого [Нового] Завета сделались апостолы, как говорит блаженнейший Павел: Он сделал нас способными быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух оживотворяет [88]. А в том Завете, который в собственном смысле называется Ветхим и был дан на горе Синай, не обнаруживается явного обещания ничего другого, кроме земного благополучия. Поэтому та земля, куда был введен народ, проведенный через пустыню, называется землей обетованной [89]. В ней в соответствии с Ветхим Заветом были обещаны мир, царство, одержание побед над врагами, изобилие детей и плодов земли, и прочее в том же роде. Даже если посредством этого прообразованы относящиеся к Новому Завету духовные [блага], однако тот, кто принимает закон Бога ради этих земных [благ], является наследником Ветхого Завета. Ведь сообразно Ветхому Завету обещается и уделяется все то, чего [люди] страстно желают сообразно ветхому человеку. А для тех [благ], которые в этом случае прообразовываются и которые относятся к Новому Завету, требуются новые люди. Ведь великий апостол, разумеется, знал, о чем говорил, когда он сказал, что два завета в иносказательном обозначении разделяются как рабыня и свободная, и отнес к Ветхому [Завету] детей плоти, а к Новому [Завету] — детей обещания [90]. Он говорит: Не дети плоти суть дети Бога, но дети обещания считаются семенем [91]. Поэтому дети плоти относятся к земному Иерусалиму, который в рабстве со своими детьми, а дети обещания — к тому [Иерусалиму], который вышний, к пребывающей на небесах нашей вечной свободной матери [92]. На этом основании и усматривается, кто относится к царству земному, а кто — к Царству Небесному. Те [праведники], которые даже в то [ветхозаветное] время по благодати Бога поняли это различие, сделались детьми обещания и были сочтены в тайном замысле Бога наследниками Нового Завета, хотя они и соблюдали надлежащим образом Ветхий Завет, данный в соответствии с распорядком времен по Божественному установлению ветхому народу.

Продолжение комментария Августина к пятому высказыванию:

недопустимо как отвергать и порицать Ветхий Завет,

так и уравнивать его по значению с Новым Заветом

5. 15. Итак, разве не вполне заслуженно возмутились дети обещания, дети пребывающего на небесах вечного свободного Иерусалима [93], когда им показалось, что это апостольское и кафолическое различение устраняется словами Пелагия, когда они подумали, что Агарь неким образом уравнивается с Саррою? Так что [это не они, а] тот [94] по еретическому нечестию наносит оскорбление Писанию Ветхого Завета, кто с дерзостью кощунственного нечестия отрицает, что это Писание происходит от благого, высшего и истинного Бога, как [делает] Маркион [95], как [делает] Манихей [96], и всякая прочая чума, которая так думает. Поэтому, чтобы обобщить как можно короче, что я думаю по этому вопросу, [скажу]: так же как Ветхому Завету [наносят оскорбление], если отрицают, что он происходит от благого и высшего Бога, так наносят оскорбление и Новому Завету, если его уравнивают с Ветхим [Заветом]. Но когда Пелагий ответил, по какой причине он сказал, что также в Ветхом Завете было обещано Царство Небесное, припомнив свидетельство пророка Даниила, который вполне ясно пророчествовал, что святые примут Царство Всевышнего [97], — тогда заслуженно было вынесено суждение, что это не чуждо кафолической вере. [Это было сделано] не в соответствии с тем разделением, которое показывает, что к Ветхому Завету в собственном смысле относятся обещанные на горе Синай земные [блага], но это было вполне допустимым в соответствии с тем обычаем речи, согласно которому наименованием «Ветхий Завет» охватываются вообще все канонические писания, которые были предоставлены [людям] до воплощения Господа. Ведь Царство Всевышнего — это не что иное, как Царство Бога. Или кто-то дерзнет заявить, что Царство Бога — это что-то одно, а Царство Всевышнего — это что-то другое?

Шестое высказывание Пелагия:

человек может быть без греха;

цитаты из сочинений Пелагия, адресованных некой вдове

6. 16. После этого было выдвинуто обвинение, что Пелагий в той же самой своей книге сказал: (6) «Человек может быть без греха {и соблюдать заповеди Бога} [98], если захочет», а также то, что он сказал, когда льстиво писал вдове [99]: (7) «Пусть найдет у тебя место благочестие, нигде не обретающее места; пусть найдет у тебя пребывание праведность, повсюду оказывающаяся странницей; пусть войдет в твою семью истина, которую еще никто не познал, и пусть станет твоей подругой; пусть закон Божий, который презирают почти все люди, будет чтим тобой одной». И еще, обращаясь к ней же: (8) «О, насколько же счастлива и насколько блаженна ты, если праведность, которая, как надлежит думать, занимает весьма высокое положение на небесах, на земле обнаружится у тебя одной!». И в другой книге, написанной для нее же [100], Пелагий после молитвы нашего Господа и Спасителя [101] учит, каким образом должны молиться святые, и говорит: (9) «Тот достойно возвышает руки к Богу, тот изливает молитву с доброй совестью, кто может сказать: «Ты знаешь, Господь, насколько те руки, которые я протягиваю к Тебе, святы, невинны и чисты от всякой досады, неправды и хищения; [Ты знаешь], до какой степени праведны, чисты и свободны от всякой лжи те уста, которыми я приношу Тебе молитвословие»» [102]. Отвечая на все это, Пелагий заявил: (6а) «Мы [действительно] сказали, что человек может быть без греха и соблюдать заповеди Бога, если захочет, ведь такую способность ему дал Бог. Но мы не сказали, что можно найти кого-то, кто никогда не согрешил бы от юности до старости, а [хотели сказать], что обратившийся от грехов может быть без греха благодаря собственному труду и благодати Бога, однако это еще не значит, что он впоследствии не может измениться [к худшему]. А что касается всего прочего, что они [103] прибавили — (7а–9а) этого нет в наших книгах и мы никогда такого не говорили». Услышав эти слова, Собор сказал: «Поскольку ты отрицаешь, что писал такое, готов ли ты анафематствовать тех, которые этого придерживаются?». Пелагий ответил: «Анафематствую их как глупцов, а не как еретиков, поскольку это — не [вероучительное] утверждение [104]». Тогда епископы вынесли свое суждение, сказав: «Теперь, поскольку Пелагий собственным голосом анафематствовал приведенные глупые речи и правильно ответил, что человек может быть без греха [105] с помощью Бога и с [Его] благодатью, пусть он ответит и на прочие главы».

Комментарий Августина по поводу высказываний из адресованных вдове сочинений:

участники Собора не имели возможности установить,

принадлежат ли эти сочинения Пелагию

6. 17. Разве судьи могли или должны были в этом случае осудить нечто неизвестное и недостоверное? Ведь против [Пелагия на суде] не выступил никто, кто мог бы убедить [судей], что Пелагий [действительно] написал упомянутые достойные порицания писания к вдове. Конечно же, в этом случае было бы мало принести рукопись и зачитать эти [высказывания] из его писаний: если бы даже после такого зачитывания он стал отрицать, что эти писания принадлежат ему, то потребовались бы еще и свидетели. По отношению к этим [высказываниям] судьи в любом случае сделали то, что смогли сделать: они спросили Пелагия, готов ли он анафематствовать думающих именно то, в отношении чего он отверг, что он это писал или говорил. И когда он ответил, что анафематствует таковых как глупцов, то что еще должны были исследовать по этому вопросу судьи, учитывая отсутствие [на суде] противников [Пелагия]?

Продолжение комментария Августина

по поводу высказываний из адресованных вдове сочинений:

дополнительное рассуждение о том, в чем различие между еретиком и глупцом

6. 18. Однако, быть может, следовало обсудить, правильно ли [Пелагием] было сказано, что думающих так надлежит анафематствовать «не как еретиков», а «как глупцов», «поскольку это — не [вероучительное] утверждение»? Но в тех обстоятельствах судьи правильно сделали, что воздержались от [обсуждения] этого непростого вопроса, требующего исследования того, при каких условиях надлежит вынести определение, что [некий человек] — еретик. Например, кто-то мог бы сказать, что орлят их отцы схватывают когтями и подставляют под лучи солнца; если птенцы моргнут, то их бросают на землю как незаконнорожденных, считая [солнечный] свет словно бы неким средством обнаружения [этого]. Если даже это ложно, то все-таки не следует заключать, что говорящий это — еретик. Поскольку такое [сообщение] можно обнаружить в сочинениях ученых мужей [106] и оно повсюду широко известно, нет необходимости признавать это чем-то глупым, даже если это и не истинно. Если кто-то верит этому, это никак не вредит и никак не помогает той нашей вере, по причине которой мы называемся верующими [107]. А вот если на этом основании кто-то [108] станет заявлять, что птицам присущи разумные души, поскольку в них возвращаются [109] человеческие [души], тогда это следует отогнать от ушей и от души как еретическую чуму. В таком случае, — даже если это [сообщение] об орлах истинно, как истинно многое удивительное, что мы можем видеть собственными глазами, наблюдая за пчелами, — все равно следует позаботиться о доказательстве того, что разум сильно отличается от подобного чувства неразумных животных, пусть даже и удивительного; этот разум является общим для людей и ангелов, а не для людей и животных [110].

Кроме того, также многое глупое говорят неопытные и суетные люди, которые при этом не являются еретиками. Таковы те, кто наобум судят о чужих искусствах, которым сами не научились, а также те, кто по неумеренной и слепой страсти восхваляют тех, кого любят, или хулят тех, кого ненавидят. Сюда относится и все прочее в обычной человеческой речи, что произносится устами или даже вверяется писчей палочке и буквам, но не как твердое убеждение, а между прочим, как случайно получилось, по глупому легкомыслию. И затем многие, когда к ним обратятся с небольшим увещанием по этому поводу, быстро раскаиваются, что сказали такое. В самом деле, в этом случае они не придерживались какого-то постоянного мнения, а произнесли нечто где-то подхваченное и необдуманное. Едва ли можно избежать такого зла, да и кто никогда не спотыкается языком и не обижает словом [111]? Но тут есть разница, в какой мере; есть разница, по какой причине; есть разница, исправляет ли человек [свое высказывание] потом, после увещания, или же, упрямо защищая его, превращает в убеждение то, что [сначала] сказал по легкомыслию, а не по убежденности.

Итак, поскольку всякий еретик закономерно также является и глупцом, но не всякого глупца тотчас же нужно называть и еретиком, то судьи правильно сказали, что Пелагий собственным голосом анафематствовал приведенные глупые речи, ведь даже если эти [речи] и не [112] ересь, они без всякого сомнения глупые речи. Так что, чем бы это ни было, [судьи] назвали это именем более общего порока. А было ли это сказано в смысле [твердого] убеждения, или же не как устойчивое мнение и суждение, а как с легкостью исправляемое пустословие, — об этом [судьи] не сочли нужным рассуждать в то время, поскольку [Пелагий], дело которого они рассматривали, отверг, что это его слова, в каком бы смысле они ни были сказаны.

Продолжение комментария Августина

по поводу высказываний из адресованных вдове сочинений:

он получил эти сочинения и нашел в них приведенные на Соборе слова

6. 19. Однако после того как мы уже прочитали об этой защите Пелагия в той [его] записке, которую мы получили прежде [113], к нам пришли некие святые братья, которые сказали, что у них есть увещевательные или утешительные книги Пелагия, написанные к некой вдове, имя которой [в них] не обозначено. Они убедили нас, что нужно поискать, не записаны ли вдруг в этих [книгах] те [высказывания], в отношении которых Пелагий отверг, что они принадлежат ему; при этом они утверждали, что и сами этого не знают. И вот, когда эти книги были прочитаны с самого начала, эти [высказывания] были разысканы и обнаружены. А те люди, которые принесли рукопись, подтвердили, что уже около четырех лет назад они стали владеть этими книгами, считая их книгами Пелагия, и они никогда ни от кого не слышали сомнений в том, что это книги Пелагия. Итак, учитывая то, что прекрасно нам известная верность [этих] слуг Божиих не может обманывать в таком деле, остается, как нам показалось, [только] поверить, что скорее Пелагий обманул на епископском суде. Или же, как мы еще подумали, могло получиться так, что нечто было написано много лет назад под именем Пелагия, но [все-таки] не им [114]; ведь те, [кто принесли нам книги], не получили эти книги от него самого; они также, как они сказали [нам], не слышали от самого Пелагия, что это его книги. Мне тоже некие наши братья сказали, что в Испании оказались какие-то сочинения под моим именем; те, кто читали другие наши [книги], не считают эти [сочинения подлинными], однако другие люди верят, что они написаны нами.

Комментарий Августина к шестому высказыванию:

непонятно, о какой именно благодати говорил Пелагий

6. 20. При этом, конечно, все еще остаются запутанными те [слова], которые Пелагий признал своими, но я думаю, что при рассмотрении последующих частей этих деяний все станет более ясным. Ведь Пелагий заявил: «Мы [действительно] сказали, что человек может быть без греха и соблюдать заповеди Бога, если захочет, ведь такую возможность ему дал Бог. Но мы не сказали, что можно найти кого-то, кто никогда не согрешил бы от юности до старости, а [хотели сказать], что обратившийся от грехов может быть без греха благодаря собственному труду и благодати Бога, однако это еще не значит, что он впоследствии не может измениться [к худшему]». Из этих его слов вовсе не ясно, о какой именно благодати Бога он говорит.

Продолжение комментария Августина к шестому высказыванию:

изложение истинного церковного учения о благодати;

рассмотрение слов апостола Павла о соотношении благодати, природы и закона

А кафолические судьи не могли подумать ни о какой иной благодати, кроме как о той, о которой нас многократно научает апостольское наставление. Ведь это та [благодать], которой, как мы надеемся, мы можем быть освобождены от тела этой смерти [115] через Иисуса Христа, нашего Господа [116]; та [благодать], о даровании которой мы просим в молитве, чтобы не впасть в искушение [117]. Эта благодать — не природа, но она оказывает помощь слабой и испорченной природе. Эта благодать — не знание закона, но это та благодать, о которой апостол говорит: Я не делаю напрасной благодать Бога; ведь если праведность [происходит] через закон, тогда Христос умер даром [118]. Так что эта благодать — не убивающая буква, а оживотворяющий дух [119]. А знание закона без благодати [Святого] Духа производит в человеке всякое вожделение. Апостол говорит [об этом]: Я не иначе узнал грех, как посредством закона; ведь я не понимал бы и вожделения, если бы закон не говорил: не вожделей. Итак, получив повод, грех посредством заповеди произвел во мне всякое вожделение [120]. Говоря так, [апостол] не порицает закон, но, напротив, хвалит его, поскольку добавляет: Поэтому закон свят, и заповедь свята и праведна и добра. Итак, неужели доброе сделалось для меня смертью? Вовсе нет, но грех, чтобы проявиться как грех, посредством доброго произвел для меня смерть [121]. И вновь он хвалит закон, говоря: Ведь мы знаем, что закон — духовный, а я — плотский, проданный [в рабство] греху. Потому что я не знаю, что делаю; ведь я не делаю то, что хочу, а делаю то, что ненавижу. Если же я делаю то, чего не хочу, то я соглашаюсь с законом, что он добр [122]. Вот, апостол уже знает закон, хвалит его и соглашается с ним, то есть соглашается, что закон добр, поскольку и сам он хочет того, что закон повелевает, и сам он ненавидит и осуждает то, что закон запрещает; и однако он делает то, что ненавидит. Итак, в этом случае имеется знание святого закона, но не исцеляется порочное вожделение; имеется добрая воля, но ее пересиливает злое действие. По этой причине, когда два закона ведут борьбу друг с другом, когда закону ума сопротивляется закон в [телесных] членах, который подчиняет [человека] закону греха [123], апостол исповедует [это], восклицая и говоря: Несчастный я человек! Кто освободит меня от тела этой смерти? Благодать Бога через Иисуса Христа, нашего Господа [124].

8. 21. Итак, от тела этой смерти освобождает не природа, которая продана [в рабство] греху, запятнана пороком и жаждет Искупителя и Спасителя, и не знание закона, посредством которого происходит познание вожделения, а не его преодоление, но [освобождает] благодать Господа [125] через Иисуса Христа, нашего Господа [126].

9. 21. Эта [благодать] — не природа, которая умирает, и не буква, которая убивает, но дух, который оживотворяет [127]. В самом деле, [апостол] уже имел ту природу, которая наделена [свободным] решением воли, — ведь он говорил: Мне свойственно хотеть [128], — но он не имел той природы, которая обладает здоровьем без порока, — ведь он говорил: Я знаю, что добро не обитает во мне, то есть в моей плоти [129]. Он уже имел знание святого закона, — ведь он говорил: Я не иначе узнал грех, как посредством закона [130], — но он не имел сил действовать праведно и достигать совершенства в праведности, — ведь он говорил: Я не делаю то, что хочу, а делаю то, что ненавижу [131], и [еще]: Я не нахожу [в себе], чтобы я совершил добро [132]. Поэтому ни [свободное] решение воли, ни заповедь закона не были тем, благодаря чему апостол мог бы освободиться от тела этой смерти, поскольку он уже имел и то, и другое, первое — в природе, второе — в учении; но он просил о помощи благодати Бога через Иисуса Христа, нашего Господа [133].

Продолжение комментария Августина к шестому высказыванию:

епископы услышали в ответе Пелагия упоминание об истинной благодати,

однако в сочинении «О природе» Пелагий излагает другое учение,

отождествляя благодать и сотворенную Богом благую человеческую природу

10. 22. Итак, когда епископы услышали слова Пелагия: «Обратившийся от грехов человек может быть без греха благодаря собственному труду и благодати Бога», они сочли, что тот исповедал именно эту благодать, которая, как они знали, общепризнана в кафолической Церкви. Но у меня здесь есть сомнения из-за той его книги, которую мне дали рабы Божии, чтобы я ее опроверг [134]. Они были учениками Пелагия и [прежде] очень уважали его; и они сказали [мне], что эта книга написана им. В этой книге ему был предложен такой же вопрос, поскольку и раньше уже многих возмущало в нем то, что он выступает против благодати Бога [135]. И Пелагий [в ответ] высказался вполне откровенно, назвав благодатью Бога то, что наша природа, когда была создана, получила возможность не грешить, поскольку эта природа создана со свободным решением [136]. Итак, я — из-за этой книги Пелагия, а многие братья — из-за его рассуждений, которые, как они говорят, им прекрасно известны, — все мы все еще пребываем в сомнениях относительно двусмысленности этих его слов [на суде]. Быть может, в них нечто скрывается, и впоследствии он сможет объяснить своим ученикам, что сказал это, не осуждая свои [действительные] убеждения, если станет рассуждать так: «Хотя я и сказал, что человек может быть без греха благодаря собственному труду и благодати Бога, но вы отлично знаете, что именно я называю благодатью, и можете это припомнить, читая [мою книгу]: речь идет о той благодати, по которой мы созданы Богом со свободным решением». И в таком случае епископы, не зная того, оправдали еретика, признав его кафолическим [христианином], поскольку они подумали, что он говорит не о той благодати, которой мы созданы как люди, а о той, которой мы усыновляемся [137] как новое творение [138], ведь именно этой [второй] благодати вполне открыто научает Божественное Писание. Меня заставляет подозревать Пелагия [в неискренности] также то, что в той книге, на которую я написал ответ, он вполне открыто сказал, что праведный Авель вообще никогда не согрешил [139], а теперь [на суде] он заявляет: «Но мы не сказали, что можно найти кого-то, кто никогда не согрешил бы от юности до старости, а [хотели сказать], что обратившийся от грехов может быть без греха благодаря собственному труду и благодати Бога». Но в книге-то он пишет не о том, что праведный Авель, обратившись от грехов, в оставшееся время жизни был без греха, а о том, что Авель вообще никогда не совершил никакого греха. Поэтому, если эта книга написана им, она, безусловно, должна быть исправлена на основании этого его ответа [на суде]. Ведь я не хочу утверждать, что теперь [на суде] он солгал, поскольку на это он мог бы возразить, что уже забыл, о чем писал в этой книге [140]. Итак, [теперь] посмотрим прочие [главы обвинений]. В церковных деяниях далее следуют как раз те [главы], посредством которых мы с помощью Господа сможем доказать, что [на Соборе] была осуждена эта столь опасная ересь, в отношении которой мы не желаем, чтобы она распространялась еще дальше и сделалась еще худшей; [она была осуждена], даже если сам Пелагий, как кажется некоторым, при этом исследовании был действительно очищен и оправдан, по меньшей мере — судьями из людей.